81. Музыка

В детстве я слушал группу Любэ, Кар-Мэн и почему-то Алену Апину. В нашем доме не было изысканной музыки. Классика звучала только во время похорон генеральных секретарей, о джазе никто не знал, зарубежные пластинки и кассеты не дошли до районного центра Щучина. Так что меня заботливо окружала советская эстрада, голубые огоньки и фронтовые песни деда на семиструнной гитаре под ящик самогона. Еще у нас дома была мандолина — совершенно загадочный инструмент, который я больше нигде не видел. Дед играл на ней редко, не очень умело, но самозабвенно.

Потом СССР пал, зарубежные исполнители хлынули на телеканалы и в кассеты пиратских ларьков. Для меня настало время техно: 2Unlimited, Scooter и какие-то другие напрочь забытые исполнители. Ну а в десятый класс я вошел, имея полный комплект альбомов Нирваны, парочку кассет Sepultura и бобины русского рока.

Я не помню, что побудило меня купить кассету Бетховена. Это случилось на первом курсе. Он был наполнен очень тяжелым роком, и может быть захотелось чего-то нового. Помнится, я очень долго собирал на кассетный плейер Sharp, который стоил около $30. Наконец купил и пару лет после этого радостного события редко доставал из ушей наушники. Так вот Бетховен мне не понравился. Послушал я эту кассету, и положил в пыльную коробку с техно. И как-то через несколько месяцев, зимой, собираясь на короткие каникулы в Щучин, взял его с собой. Я сидел в старом Икарусе, упирался виском в стекло, глядел на пургу и слушал девятую симфонию. Тут-то меня и пробрало.

Я думаю вам знакомо чувство, когда эмоции и душевное состояние входят с музыкой в резонанс, и вас пробирает дрожь. Вот после увертюры и меня пробрала. С тех пор Бетховен — мой любимый композитор, а его соната номер 17 “The Tempest” (третья часть) — абсолютный шедевр. У меня от нее почти всегда мурашки. Я не знаю, как можно создать что-то столь гениальное. Под эту музыку хочется любить, жить и смотреть на ураган. Я прослушал это произведение в исполнении десятков пианистов, и мне кажется, его сложно испортить. Но один из самых крутых — Гленн Гульд. Черт, вот включил и вновь мурашки…

Курсе на пятом, через Squirrel Nut Zippers, в меня проник джаз. Сначала swing, потом какая-то старая классика, ну а сейчас и современный в лице GoGo Penguin, Portico Quarter и Sons of Kemet. Под инструментальный джаз я работаю, пишу, отдыхаю и думаю. Нет в мире ничего лучше инструментального джаза (ну разве что Бетховен).

Лучший альбом GoGo Penguin

Отдельной красной нитью через мою жизнь проходит группа Сплин. Я кое-как научился играть на гитаре на первом курсе, и постепенно Цой, Гроб, ДДТ и Нау растворились в песнях Васильева. Я шел к Сплину через ДДТ, Высоцкого и Окуджаву (в таком порядке). Сплин со мной резонирует. И развивается. Мне нравятся почти все альбомы и десятки песен. Маяк на стихи Маяковского и Письмо, Мороз по коже и Окраины. Но мой любимый альбом — Черновики. Я думаю он уже навсегда, как Мастер и Маргарита.

Надо сказать, что я не очень-то разбираюсь в музыке. Современные композиторы с их любовью к какой-то диссонансной хуйне мне не нравятся. Наверное, их нужно раз 100 послушать, почитать их интервью, разобраться с их биографией и хряпнуть 200 грамм коньяку перед концертом, чтобы понравилось. Мне не хватает терпения на это всё. Мне понятны их поиски нового, но пока они в основном находят только головную боль. В музыке важна гармония. Пусть ломанная и исчезающая, пусть дрожащая на контрабасных струнах, но она должна просвечиваться в сложных ритмах и проникать в сознание.

Так что инструментальный джаз, Сплин и Бетховен. И никакого Штокхаузена.